«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года - Эдуард Камоцкий

Спустя годы в Харькове глубокую скорбь и негодование вызвал у меня в знаменитом фильме «Сказание о земле Сибирской» эпизод со свадьбой на тройках. А мне виделись наши беловодовские лошади, которых кормили соломой и ковыряли палкой под хвостом, чтобы они хотя бы трусцой бежали. Да и сейчас отзвук, и даже увлажнение глаз во мне вызывает Некрасов «…чей стон раздается…», а не Пушкин, у которого господа от безделья стреляются. Ну не надо все воспринимать абсолютно; и у Пушкина есть «во глубине сибирских руд» и интересные материалы по истории Петра, и симпатичный Пугачев, но «Мцыри» он не написал.

«Ни в коем случае не следует задаваться вопросом: зачем создатель сотворил человека, потому что не человек у него получился, а тварь поганая, которая изобретает атомные бомбы, чтобы испепелять себе подобных. Даже волки на волков не охотятся, а человек высшей заслугой считает уничтожение себе подобных». Это я писал в конспекте, во время скучной лекции на одном из последних курсов в институте, (когда я попал на секретное предприятие, я этот листок вырвал и уничтожил).

Ничего не сказал уполномоченный спецчасти, не дал, видно, хода делу, не стал меня губить. Да он и сам не хуже меня знал о положении в деревне, но с дураком решил больше не связываться. Видно, догадался, что мое сочинение не случайно, что я честный комсомолец, но, как бы это деликатней по отношению ко мне сказать, – несмышленыш.

Кстати о шпионах. Еще одна сторона этой баррикады, к которой я, однако, в отношении шпионажа не имею никакого отношения, но которая по теме не прошла для меня бесследно.

После только что брошенных на Японию американских атомных бомб на всех предприятиях и в учебных заведениях – и у нас в техникуме – прошли лекции, чтобы рассказать советским людям, что нам боятся нечего. Что устройство атомной бомбы нам известно и, если надо будет, дадим отпор.

Лектор рассказывал, что в бомбе заряд урана защищен от нейтронов свинцовой оболочкой, за которой находится порция радия. Когда приходит время взрыва, свинцовая перегородка между радием и ураном расплавляется, радий облучает нейтронами уран, начинается цепная реакция и уран взрывается.

Когда мы создали атомную бомбу, американцы обвинили в шпионаже двух своих граждан – мужа и жену и казнили их.

Спустя несколько десятилетий дети казненных обратились в американские органы с ходатайством о реабилитации их родителей, поскольку по уровню образования они не могли быть виновными. Уровень образования их родителей не мог их обеспечить достаточными для такого шпионажа знаниями. Советские ученые по уровню знаний в этой области были не ниже американских

Сами осужденные не имели доступа к секретным материалам, а чей-то из них брат, на которого ссылается американское обвинение, был простым электриком на объекте. Ну что может простой электрик такое сообщить, что бы могло составить интерес для Советских ученых? В болтовне со своими родственниками он нарисовал овал бомбы и два куска урана, которыми стреляют друг в друга. Для простого электрика было интересно, что двумя кусками взрывчатки еще стреляют друг в друга, а для физика это «секрет» на уровне школьного образования.

Я больше ничего не знаю, но могу предположить, что это является классическим примером того, как иногда гениальное действительно бывает очень, ну просто до абсурда очень простым. Наши физики, конечно, знали о критической массе. Это действительно уровень школьного образования. А вот как массу большую критической изолировать от нейтронов, блуждающих в самой массе, а в массе, меньше критической инициировать цепную реакцию? Считать они умели и, я думаю, получалось у них, что никакая броня из свинца заряд, больший критической массы от цепной реакции не спасала, и никакое облучение в массе меньше критической цепную реакцию не инициировало. Казалось очевидным, что американцы нашли секрет такой «брони», поэтому в популярных лекциях можно было говорить о принципе атомной бомбы, идея которой казалась школьно-бесспорной.

И вдруг так просто: критической массой заряд становится только в момент взрыва, а до взрыва он состоит из докритических порций, которые и защищать-то не надо. Вот тебе и смехотворно простой рисунок простого электрика.

Сейчас много пишут о том, что симпатизирующие нам физики бескорыстно информировали наших ученых, и в частности, Курчатова, о работах американцев. Я могу предположить, что это касалась обогащения урана, и были эти сведения, возможно, нам полезны, Но американским друзьям и в голову не могло прийти, что наше затруднение настолько простое. Что такое затруднение может быть. В таких случаях я всегда вспоминаю тысячелетнее отсутствие колеса у развитых цивилизаций Нового Света и тысячелетнее отсутствие руля на судах Старого Света.

Впрочем, все это от начала и до конца всего лишь мои домыслы и предположения через полвека после события и ничего больше.

Аттестат зрелости

Вернувшись в техникум после неудачи в Моздоке, я не успокоился в поисках нового пути. Раз, начав, я, как бы, приоткрыл двери и теперь старался протиснуться в них. Сильней всего меня манил институт тем, что в институте изучают философию!

Я стал ходить на подготовительные курсы Нефтяного института. Лекции были очень интересные, всё мне было понятно, но проучился я на этих курсах не долго. Преподавателем одного из предметов оказалась жена завуча техникума. Я решил, что завуч найдет способ вернуть меня на путь истинный, и после первого же урока, проведенного его женой, курсы бросил.

Занятия в техникуме были интересными, многое было из программы средней школы, но появились и специальные предметы. На меня произвели впечатление занятия по металловедению, которые вел пожилой учитель старой школы. Мне нравилось, как он поэтически рассказывал нам о сплавах железо-углерод. Диаграмму он, видно, сам когда-то нарисовал, она была размером с классную доску, надписи на ней были выполнены красивым каллиграфическим почерком с завитушками. В начале ХХ века к чертежам относились, как к иконе. Таинственный для непосвященных чертеж давал возможность изготовить стальную или бронзовую деталь, которую можно было взять в руки. Мысль воплощалась в плоть. Из деталей по чертежам можно было сложить машину, которая служила человеку. Он с почтением и трепетом произносил, как волшебные заклинания: аустенит, перлит, мартенсит….

Ближе к весне я узнал про заочную среднюю школу, которая давала возможность без всяких документов сдать экстерном 11 экзаменов и получить Аттестат Зрелости. Было проведено несколько занятий – консультаций по ведущим предметам. В группе было 28 соискателей. Мы немного между собой перезнакомились и узнали, кто, в чем силен.

Первым экзаменом был русский – предстояло написать сочинение. Я знал уровень своей грамотности и понимал, что этот экзамен может стать для меня убойным. Мы нашли друг друга с девушкой, которая писала грамотно, но в ужас приходила от мысли, что ей надо будет что-то сочинять. Мы договорились объединить свои усилия. Я брался за содержание, она за правописание. Конечно, в моем сочинении не могло быть и речи о литературной теме – никаких «образов» я не знал. Запас моих литературных сведений по школьной программе ограничивался шестым классом. Я мог писать только на свободную тему и я «блеснул». Свободной темой было предложено написать сочинение о том, что наука призвана не только познавать, но и преобразовывать мир. Наука это, конечно, только что сброшенные на Японию атомные бомбы. Но, атомная энергия это не только атомные бомбы. На 11-ти страницах я расфантазировался о том, как атомная энергия будет во всех областях деятельности служить человеку. В моих фантазиях меня ограничивало только время – надо было оставить время девочке, чтобы на основе моего она могла написать свое и «заодно» исправить мое.

Девушка исправила у меня 20 ошибок. 5 осталось, но, учитывая объем, мне поставили тройку. Девушка получила четверку. Первый порог из 28-ми писавших проскочило около десяти.

Я никогда не изучал тригонометрию, и не помню, как я проскочил этот порог. Помню только, что я очень бойко, стоя у доски, делал преобразования в громадном алгебраическом уравнении, так что принимавший экзамены учитель, когда я кончил эти преобразования, рекомендовал мне поступать в университет на математическое отделение физмата.